В ПИТЕРЕ ВСЕ ИНАЧЕ С... отцом моего ребенка

● Имя внешности: ну, допустим, Эндрю Гарфилд из "Сладких чувств" или "Не отпускай меня"
● Отслужил, поступил, 19-20 лет человеку
● Связь с вами (гостевая, ЛС, др)

ИНФОРМАЦИЯ О ПЕРСОНАЖЕ

Ты - мой Пер Гюнт, я твоя Сольвейг. Или, скорее, ты хулиган В. Гафта и С. Тимшина, а я - неприкаянная гордячка, оступившаяся в самозабвенной попытке перешагнуть через твое существование. Ты появился, когда в моей эгоистичной, едва вылезшей из детства истории уже был выбор, кого любить первым. Мои заносчивые ноздри уже распознали сладострастие мальчишечьих мучений с моим образом в смятенных глупых снах. И я умело руководила процессом удержания подле себя обоих, будто учил кто. Иногда, знаете, природа сильнее опыта... Гм. Собственно, наш случай.
И вот пока я разбиралась, кого же, наконец, ради чистоты эксперимента и своей недремлющей-таки совести оставить первым портфеленосцем, а кого определить в его вице-премьеры, в нашем, не побоюсь этого слова, драм-кружке нарисовался ты, о, прекрасный, неприступный, вальяжный и совершенно бессовестный старшеклассник "Меркуццио"! Хорошие девочки, говорят, любят плохих парней? Нуок. Я, правда, не совсем прям уж хорошая, а ты особо никого и не обижал, так что просто, наверное, наткнулись друг на друга, как коса и камень, лед и пламень или как там еще говорят?
Короче, мать моя, женщина самых честных правил, руководила всем этим драматизмом, решив усугубить развитие наших склонных к артистизьму талантов переходом на новый, "околовзрослый" уровень. И замахнулись мы, как водится, на Вильяма нашего. Всё, как по написанному: Джульетте тринадцать, Ромео что-то около четырнадцати, Меркуццио, дружку его, 16-17, за той лишь разницей,  что вы с моим "Ромео" ну вот вообще никак не дружили. Сразу распознал в тебе он главного своего врага, а я, глупая, все смеялась над ним, дразнила, всё подвергала, так сказать, испытаниям "ради любви". Надоело тебе или что, но в какой-то момент наша шекспировская сказка заискрила новыми смыслами, отозвалась иными нюансами, и Меркуццио вдруг из городского сумасшедшего, не спящего в Вероне под Королеву Маб, превратился в главного героя пьесы. Во всяком случае, для меня. Я так и слышала в его поступках и голосе решительный отказ от своей тайной, спрятанной даже от друга, мечты ради его спасения. Фигура Меркуццио от репетиции к репетиции выкристаллизовывалась для меня в образ, не поддающийся сколь-нибудь внятному описанию, но дающий мне все основания полагать, что именно он, а не Ромео и тем более Парис, должен был жениться на Джульетте, если бы не эта Розалина.
А еще эти взгляды и только они. Знаешь, это самое сильное твое оружие. Даже когда их нет. Особенно, когда их нет. Ты под любым предлогом уходил с наших с Ромео сцен... И я благодарна, иначе бы не смогла. А ты, наверное, читал меня, как с листа. В общем, ты сумел привлечь к себе мое внимание.
А после премьеры был "банкет". В постановке много твоих одногруппников участвовало. Твоя одноклассница играла мою мать и, наверное, влюблена была не меньше, но на первый танец ты пригласил меня. Ну правильно, Ромео стеснялся... Тебе было семнадцать, а мне едва исполнилось четырнадцать, когда всё стало слишком серьезно, когда не стало видно ни одного лица, кроме твоего, когда каждый камушек на дороге сворачивался в сердечко, а мамины наставления забавляли не меньше щекотки. Мы удачно скрывались. "Ромео" исчез следом за несостоявшимся "вице-премьером". А репутация моя была столь безупречной, что я и сама не могла предположить, насколько проста победа, если нет резона для отступлений. Миг за мигом, шажок за шажком, осторожная поступь вдоль скал, держась за руку. Кто ж мог подумать, что все наши нехитрые ухищрения разобьются вхлам о нашу неопытность. Ты пошел в армию после школы, не смог поступить (снова моя вина), даже не зная, что тебя ждет. Не буду же я требовать от тебя женитьбы, да и проклятия твоей матери вряд ли добавили бы мне жизненных сил, чтоб принять новые обстоятельства. Хорошо, что мы поссорились перед моим вынужденным визитом к гинекологу в сопровождении родительницы. Мне было стыдно говорить тебе об этом. Оба виноваты. Обидно, конечно, расхлебывать одному, но иногда приходится. Ни писем, ни смсок, ни обновлений в инстаграм. Я просто исчезла на время, памятуя только о том, какой ты гад, что повелся на наставления своей старшей сестры и нашел кралю постарше, "чтобы людям не стыдно было рядом с тобой стоять". Совершеннолетие - оно такое. Разнообразное.
Ты и поступил, кстати, в Москве, сразу после армии. Родственнички помогли. Обиделся, наверное, что на письма не отвечала. А мне так хотелось верить, что раскаялся, что все еще меня любишь, вот и читала, плакала, твое отчество ребенку дала... Год назад ты был здесь, узнал от друзей, что я залетная шалава тут, уже тогда догадался, но принять не смог. Я же молчала, стоически, как Зоя перед немцами.
А вот сейчас перед Новым годом объявился чего-то, посмотреть, свериться со своими предположениями. Сверился, убедился... Почти и вернул всё разом одним своим взглядом, как раньше.
Не надо было нам расставаться. Не тогда, то - уже прошлое, сейчас. Вот оторвалась я от тебя и, не видя дороги от всего, что навалилось сразу на сердце, рухнула оземь. Обернулась голубицей, конечно, кем же еще. Только бы ты не приходил больше.
Ты - мой Пер Гюнт, но я, видимо, не твоя Сольвейг.